Книга Звезды не для нас [сборник] - Секретный Блиц

В воде оказывалось все больше и больше людей, желающих освежиться. И существо поступало с ними точно так же, как и со своей недавней жертвой: растворяло микроскопический участок кожи, попадало внутрь и брало под контроль.

Купавшиеся поднялись назад на яхту и набросились на остальных. Они превращались в какую-то мерзкую черную жижу, которая выплескивалась на людей и растворяла их, как кислота. Впрочем, она уничтожала лишь органику, одежда оставалась нетронутой. Преотлично закусив на яхте, капелька вспомнила о своих планах и устроила «дельфиний банкет».

Сожрав такое количество живых организмов, капельке нужно было передохнуть, чтобы переварить не только их плоть, но и их мысли. Она погрузилась в некое подобие сна, однако из него ее выдернул гудок проходящего мимо морского лайнера. Существо почувствовало огромное количество еды, намного больше, чем оно смогло бы съесть за раз. И капелька, которая теперь уже больше напоминала огромное нефтяное пятно, поплыла следом за кораблем.

Ловец человеков

Ольга Краплак

г. Евпатория

В серебрящейся воде медленно шел карбас с одинокой человеческой фигуркой, укутанной в просоленный бушлат. Серое, почти неразличимое в мутном ледяном тумане солнце низко нависло по правую руку рыбака Игната. Парус черного карбаса бессильно повис, а рыбак с опустевшим взором приник к мачте и вдыхал густой ледовитый пар.

Невероятная, пустая тишина, не прерываемая даже окриком нечаянной птицы, тянулась столько, что даже мучительная память о звучании живых голосов казалась рыбаку дьявольским обманом. Уже сорок дней его карбас пересекал эти проклятые сизые воды, и в скорости уже должна была показаться изрезанная кромка Новой Земли, но Игнату казалось, что уже сотую свою жизнь он проводит в этом истерзанном карбасе наедине с невидимым горизонтом и раскрошенными пластинами льдин. Впрочем, возможно и вправду не стало вдруг ничего в огромном студеном мире, кроме этой воды и соленого тумана, разъедающего рыбаку душу.

Странное дело, чем дольше длилось плаванье, тем меньше примет жизни находил рыбак, хоть бы какая лодчонка мелькнула, время-то самое рыбное. Раньше, когда северные воды да мертвое безмолвие еще не стали всей обозримой Игнатовой жизнью, они с меньшим братом ходили к Гусиному озеру на гольца в эти месяцы. Бывало, что и зверя какого добудут. А потом пришла в деревню хворь, и не стало меньшого брата.

Серое марево между тем становилось глухой чернотой. В такой темени измученному глазу разное видится, вот и рыбак вглядывался в черное ничто, и как будто различал обитаемый берег, и чудился ему высокий город над водой, там, где людского жилья никак быть не может.

К утру задышал южный ветер, туман истлел, и мир вокруг Игната обрел ясность. Совсем близко чернела полоска острова. Подплыв к ледяному берегу, рыбак не встретил знакомых очертаний замысловатых фьордов западной стороны Южного острова. Вероятно, неведомое течение отнесло его много севернее, в нехоженые морские пространства, потому что суша, которую он наблюдал, была похожа не на вырванный из плоти материка клочок, как острова Новой земли, а на некую древнюю вершину ушедшей в океаническую тьму земли.

Осторожно приблизившись, рыболов сошел на невиданный берег. Бледные волны касались льда, и его драгоценная изумрудная чистота казалась неестественной и жуткой, как будто это белое тело напитано раствором мышьяка. Игнат нашел взглядом некую рукотворную правильность углов, совершенно не представимую в этом настолько далеком от всего человеческого месте. В отдалении высились странные многогранные башни, похожие на граненный ледниковый выступ.

– Господи помилуй, – Игнат перекрестился. – Святой Николай, заступник морской, куда же ты меня привел?…

Мало кто ходил севернее широты мыса Желания, потому что дальше, покуда видит глаз, тянется тяжелый ледовой щит. Но здесь вода была почти свободна, только треснутые пласты льда лежали на темной поверхности океана.

Рыболов бесстрашно направился к далеким башням. Тяжкая пытка бескрайними тихими водами истомила его душу, и он боялся, что далекий город обратиться дьявольским наваждением, и остров этот растворится вместе с ним, Игнатом, в этих тысячелетних студеных морях.

Игнат снял рукавицу и тронул мертвый камень, из которого был выстроен неприветливый дом с пустыми продолговатыми окнами.

– Стало быть, и впрямь набрел на Божий-Град-На-Блаженном-Острове, – вздохнул примирившийся со всеми тайнами бытия рыбак.

Поверья о тайном острове в северных водах, где время леденеет и стынет, гнездились с самых темных уголках Игнатова сознания. Народ из теплых мест выдумывали сказочный остров Буян, с молочными реками да кисельными берегами, и царит там, мол, вечная весна. Но мрачное северное воображение поморских рыбаков, первопроходцев безжизненных берегов, рисовало иные картины. В Игнатовой деревне рассказывали про Остров Блаженных, куда уходят, повинуясь повелительному зову Полярной Звезды, несчастные обитатели поморских селений.

Называют эту хворь "мерячением" или "полярной истерией". Словно околдованные, покидают люди свои натопленные избы, сходят на лед, и упрямо бредут куда-то на север, блаженные, и, конечно, гибнут в морозных далях. Изредка находят их застывшие тела с опустевшими навеки глазами, про иных же говорится, мол, "звезда их увела в свои города, прости Господь их грешные души". Бывает, что вся семья "замерячит", или даже целую деревню пустую найдут. Перст смерти касался только тех, в чьих жилах текла студёная кровь севера.

Приезжие этнографы да выписанные из города врачи, следуя материалистической доктрине, посмеиваются над суеверными северянами, да и сам Игнат не шибко верил этим пустым страшилкам, а потом меньшого братишку эта самая "полярная болезнь" и забрала. Его рвущееся тело привязывали, и запирали, но все равно тот вырвался из ненадежных пут и ушел, когда стороживший его Игнат уснул. И стал Игнат тайно верить, что не сгинул братец в ледяном море, а нашел где-то там, в невиданных далях, заповедный остров с высоким городом, куда так настойчиво призывала его Полярная Звезда. Оказалось, правы были сказки, ведь чудо-город – вот он, правда, ничего живого тут не слыхать, только ветер вьется в улиточьем изгибе единственной улицы.

Сплошные каменные стены и черное, промерзшее дерево высоких арок, смыкающихся высоко над головой, хранили множество примет существ, неведомо когда выстроивших этот странный, похожий на окаменелый панцирь древнего подводного существа, город. Гладкий белесый камень, будто выглаженная морем цельная скала, весь исчерчен достаточно натуралистичными изображениями удивительных рыб незнакомых Игнату пород, изредка в этом чешуйчатом кружеве попадались диковинные буквы, состоящие из перекрестий